Мой Смеляков

«Трижды зек Советского Союза

 И на склоне лет – лауреат,

Тот, за кем классическая муза

Шла, не спотыкаясь, в самый ад…»

– так писал поэт Илья Фоняков о другом советском поэте Ярославе Смелякове, который 15 лет провёл в лагерях Республики Коми. В январе исполнилось сто лет со дня его рождения.

«Биография Смелякова – с чёрными дырами разрывов, – отмечает в своих воспоминаниях Евгений Евтушенко. – Сначала всё прервалось в тридцать пятом…» Да, первая чёрная дыра в биографии поэта – это отбывание срока в Троицко-Печорском районе. Рядом с ним в подневольной колонне журналист Матвей Грин и писатель Остап Вишня. И много ещё других имён можно назвать, говоря о лагере под Покчей.

Потом была свобода, потом война с Финляндией, плен, фильтрационный лагерь… Бывший зек и побывавший в плену – этого уже достаточно, чтобы навсегда оставить Смелякова под подозрением. Поэтому ссылка ссылкой, но его в 1951 году решили упрятать в особый лагерь, Минлаг – это Инта.

Один из бывших интинских солагерников Смелякова, работавший впоследствии на шахте «Юнь-Яга» в Воркуте, Алексей Брысь, рассказывая мне о том периоде своей жизни, не раз повторял, что в те годы в Инте была самая интеллектуальная в мире бригада мусорщиков: один академик, один профессор (В.Василенко), один поэт (Я.Смеляков) и он – подмастерье у этих титанов мысли.

Известный киносценарист Валерий Фрид, тоже тянувший лямку в Инте, так вспоминает о том периоде лагерной жизни Смелякова. «Не так давно я прочитал статью кого-то из московских поэтов. Воздав должное таланту и гражданскому мужеству Смелякова, он сообщал читателям, что в лагере Смелякову предложили лёгкую работу, в хлеборезке, но он гордо отказался и пошёл рубать уголёк…

Было не совсем так. Ярославу никто не предлагал работу в хлеборезке, а в шахту в Инте он не спускался ни разу. Дело обстояло так: я пошёл к начальнику колонны Рябчевскому, который к нам с Юликом (тоже киносценарист, друг Фрида – авт.) относился уважительно.

– Костя, – сказал я, – скоро весна, начнутся ремонтные работы, тебе наверняка нужны гвозди. Я тебе принесу четыре килограмма гвоздей, а ты переведи Смелякова на шахту 13/14.

Сделка состоялась. Гвозди я выписал через вольнонаёмного начальника участка, и на следующий день Ярослав Васильевич вышел на работу вместе с нами. Уже на воле, в Москве, пьяный Смеляков растроганно гудел, встречаясь с нами:

– Они мне жизнь спасли!..»

А вот версия Фрида о причине попадания Смелякова на Инту :

«Было это в Подмосковном угольном бассейне… Опять писал стихи, даже издал один или два сборника. И однажды, выпивая с Дусей (женой – авт.) и каким-то приятелем, сказал:

– Странное дело! О Ленине я могу писать стихи, а о Сталине не получается. Я его уважаю, конечно, но не люблю.

Когда приятель ушёл – я ведь знал его фамилию, знал, но, к сожалению, забыл, – Дуся заплакала:

– Если бы ты видел, какие у него сделались глаза, когда ты это сказал!

– А что я такого сказал? Сказал – уважаю.

Но оказалось, что Сталину этого мало. Приятель вполне оправдал Дусины ожидания, и Смелякова посадили в третий раз, не считая финского раза. Припомнили плен и припаяли, кроме антисоветской агитации, ещё и измену Родине…

Ильза, вольная девочка из бухгалтерии, принесла Ярославу Васильевичу тоненькую школьную тетрадку. На клетчатых страничках Смеляков стал писать у себя в бойлерной, может быть, главную свою поэму – «Строгая любовь». Писал и переделывал, обсуждал с нами варианты – и мы радовались каждой строчке:

О своей комсомольской юности, о своих друзьях и подругах он писал с нежностью, с юмором, с грустью. Судьба у этой поэмы оказалась счастливой – куда счастливей, чем у автора…»

В фильме Эдьдара Рязанова «Вокзал для двоих» есть эпизод, когда герой фильма почти не успевает вернуться после увольнительной в зону и, поддерживаемый Л.Гурченко, О.Басилашвили достаёт аккордеон… За основу взят действительный случай, произошедший в Инте с Ярославом Смеляковым, правда, без аккордеона и с другой группой сопровождающих:

«Правда, первый визит (в домик к Фриду и Дунскому – авт.) чуть было не закончился крупными неприятностями. Мы – как обещали – подготовили угощение и выпивку, две бутылки красного вина. Смеляков огорчился, сказал, что красного он не пьёт. Сбегали за белым. Слушали стихи, выпивали. Когда водка кончилась, в ход пошло и красное: оказалось, в исключительных случаях пьёт. Всех троих разморило, и мы задремали.

Проснулись, поглядели на часы – и с ужасом увидели, что уже без четверти восемь. А ровно в восемь Ярослав должен был явиться на вахту, иначе он считался бы в побеге. И мы, поддерживая его, пьяненького, с обеих сторон, помчались к третьему ОЛПу. Поспели буквально в последнюю минуту.

Эльдар Рязанов где-то писал, что наш рассказ об этом происшествии подсказал им с Брагинским трагикомическую сцену в «Вокзале для двоих».

Поэзия Смелякова выстрадана во времени и в приказе самому себе жить во имя памяти своих друзей, не предавая их идеалы поэзии. Удалось ли ему это – судить каждому из тех, кто прикоснётся к этой поэзии. Читать и помнить, какова плата за слово в каждой поэтической строке Ярослава Васильевича. Знать, что он имеет в виду, когда говорит о себе:

Меня – понимаете сами,

Чернильным пером не убить,

Двумя не прикончить

И в три топора не свалить…

Если я заболею,

Я к врачам обращаться

                                  не стану.

Обращаюсь к друзьям

(не сочтите,

                        что это в бреду):

Постелите мне степь,

Занавесьте мне 

                       окна туманом, 

В изголовье поставьте

                       Ночную звезду…

                     

 

 

Кстати

Светлов ему не указ