Поэты Республики Коми в лицах и стихах (ФОТО)

 

Сообщения о поэтическом марафоне в Сыктывкаре были размещены на многих российских информационных порталах. Это ещё раз подтвердило, что Сыктывкар – не только столица Республики Коми, но и столица поэзии. Именно такое утверждение появилось на первой полосе газеты «Российский писатель» в мае прошлого года, почти сразу  после предыдущего поэтического марафона. «Российский писатель» тогда отдал целый номер литературе республики, более семидесяти имён было представлено читателям страны. Сегодня  не пожалело газетной площади и «Красное знамя». 

 

Интересно проследить, как пополнилась поэтическая копилка республики за период от марафона до марафона. Можно отметить, что весьма существенно. В антологии русской лирики «Бесконечный свет», например, были опубликованы стихи Надежды Мирошниченко, Андрея Попова, Алексея Иевлева, Инги Карабинской. Антология современной поэзии «Наше время» проявила интерес к лирике Татьяны Кановой и Александра Лужикова. В антологии «Молитвы русских поэтов» напечатаны стихи Андрея Попова и Александра Суворова. А изданная за это время книга духовной поэзии Александра Суворова «Сокровенная душа» была выдвинута на соискание премии правительства РК имени Ивана Куратова. 

 

Несомненно, событием для поэтов стал и выход в декабре 2011 года седьмого номера литературного альманаха РК «Белый бор», а также издание очередного номера альманаха «Сыктывкар». 

 

Большое внимание у нас всегда уделялось становлению молодых поэтов.  В ноябре в Сыктывкаре прошёл республиканский семинар молодых авторов, который по праву назван семинаром талантов. Подборка стихов его участников Семёна Башкирова, Натальи Стикиной, Марии Размысловой была опубликована в «Литературной России». В проекте Союза писателей республики «Библиотека молодых» были изданы поэтические сборники Алёны Старцевой, Любови Ануфриевой, Юлии Нефёдовой, Алёны Шомысовой, Марии Игониной, Натальи Стикиной, Натальи Зоновой, Марины Звинник, Семёна Башкирова, Екатерины Тушковой.

 

Всё это отразило возросший интерес к поэтической эстафете, которую, по  скромным подсчётам, посетило не менее двух тысяч слушателей.

 

 

Ум и сердце, физик – лирик…

Как бы им ужиться в мире?!  

 

День за днём, за годом год

Сам с собой сражаюсь я –

Сердце говорит: «Вперёд!»

Ум советует:  «Нельзя!»

 

Мысли жаждут новых сил,

В сердце снова странный шум.

Ум, где твой сердечный пыл?!

Сердце, где твой верный ум?!

Я с покоем не знаком,

Я ищу предел и суть –

И внимательным умом

Обретаю сердца путь.

 

 

 

 

Кому- язык общения,

Кому- родная мать,

Источник вдохновения

И способ сострадать.

 

В его больших владениях

Всё праведно идёт,

Взросло немало гениев,

Оформился народ.

 

Родной язык, как горница,

Где чисто и светло,

Его дарами кормится

Немалое число.

 

Его приют, как ризница,

И нашей жизни часть,

К его душе приблизиться,

Как к таинствам припасть.

И печься о величии

Родного языка,

Его окатоличили

Последние века.

 

Его с краев оплавили

Жаргоны новых дней.

Защита – в православии,

В спасении корней.

 

 

 

В доме тепло от печки.

В жизни светло от сына.

Солнечно мне от дочки

И от второй половины.

 

Жизнь половинами мерить –

Дело, наверно, пустое,

Но я стараюсь верить

В искреннее и простое.

 

Маму забрали годы…

Папу забрали годы…

И на часах природы

Время мое проходит.

 

Словно в кинокартине,

Движутся человечки.

В жизни светло от сына.

В доме тепло от печки.

 

 

 

Он русским назван,

наш двадцатый век.

По злому наущенью иноземцев

Уничтожался русский человек

Под разговор о гибели туземцев.

Нас вырывали из родной земли.

И родовые гнёзда опустели.

Мы Воркуту и Магадан прошли

И целину, как бездну, одолели.

Мы сердца не жалели своего,

Деля горбушку с сирым и убогим.

Не потеряв в дороге никого,

Мы русским не оставили дороги.

Ко всем, кто предал нас и не помог,

Кто ничего без нас не одолеет,

Кто ни одной границы не сберёг,

Кто проклял русских. 

А теперь жалеет.

Ко всем, кто ищет истину в вине,

Хотя она, давно понятно, в Боге.

Кто столько лет печётся о Стране,

Что потеряет Родину в итоге.

И к нам самим, о русский мой народ,

Мой неумолчный глас под небесами:

Никто и никогда нас не спасёт.

Спасти себя мы можем только сами.

 

 

 

Что за дар?

Что ни скажет – чернуха,

Да с обидой шальной пополам.

Как присутствие русского духа

Нестерпимо российским словам!

 

Нестерпимо им жить на равнине

И подвыпивший слушать хорей

Или ямб. 

Им бы всё по латыни,

Умных пьянок и южных морей. 

 

Им бы римского стиля и гула –

Ничего у нас доброго нет.

Не подходит российским Катуллам

Русский климат и русский клозет.

 

Мне-то что? Что их тёмные споры?

И без них жизнь порою горька.

Только рядом со мною просторы –

И равнина, и лес, и река.

 

 

 

 

 

Не спавшая три ночи и три дня,

шальная баба смотрит на меня

и повторяет взмахи моих рук,

и заплетает косы моих мук.

И смотрит мне в усталые глаза,

и на её щеке моя слеза,

И я смахну  слезу её рукой,

её ладони я коснусь щекой.

И усмехнусь касанию в ответ:

ведь никого как будто рядом нет.

А всё ж она – не спавшая три дня, 

шальная баба – смотрит на меня.

 

 

 

 

 

У каждого времени колокол свой. 

У нашего он – поминальный. 

Стоит над минувшим

старуха с косой… 

Не бабкою ли повивальной? 

 

Родится ли новая, сильная Русь, 

Родится ли новая слава? 

А колокол тянет басовую грусть 

Тяжёлого русского сплава. 

 

А колокол требует всех помянуть 

Прощальным молитвенным словом, 

Иначе погибелью кончится путь 

К великим державным основам. 

 

И мы поминаем, и нам нелегко 

С виной непомерной смириться. 

И колокол слышится так далеко, 

Что даже потомкам не спится.

 

 

 

 

 

Дервишная розовая Персия,

Бардовская синяя Британия.

Что у них известно как поэзия,

То у русских место обитания.

Ключ у Александра свет Сергеича,

Ключик у Сергея Александрыча.

Где стихи упали, там и селище

С золотыми рифмами-усадьбами.

Без поэзии вокруг да около

Бегать нам,

как будто кто-то гонится.

То ли в тереме не видно сокола,

То ли в хате не хватает горлицы.

Странноватость мудрая, волшебная

Окормляет родину словесностью.

Лирика настолько совершенная,

Что сама становится окрестностью.

Строчки звонкие страдают ласкою

И готовы обернуться песнею,

Потому и любит птицу райскую,

Домостроя русского поэзию.

Хокку – это в сакуре Япония,

Веды – нашафраненная Индия.

Наша стихотворная гармония

Улеглась венцами общежития.

 

 

 

По  свету, что несут с собой лучи

Весеннего, пугливого рассвета,

По снегу, что сбегается в ручьи, –

Прочти её по мартовским приметам,

 

Читай её в глазах чужих мужчин,

(Они в её словах черпают силы),

Читай её мелодию души

В улыбках женщин,

трогательно-милых.

 

Читай её в узорах нежных слов,

Рождённых предрассветным

вдохновеньем,

И в трепетном  движении ветров,

Читай её ночное откровенье.

 

И, пряча все сомнения свои,

Прочти её во всём, что стоит света!

А, прочитав, прошу, благослови

В своей любимой женщину-поэта. 

 

 

 

Не отступят холода. 

Деловито правят казни. 

Позови на светлый праздник, 

Жизнь, падучая звезда!.. 

Чтоб зажечься и упасть, 

Времени безумно мало. 

Я тебе не изменяла, 

Ты обманывала всласть. 

Жизнь, ты пепел и зола, 

Перебитые ветрила. 

Только б времени хватило 

Прошептать, что ты – была.

 

 

 

О другой не интересен рассказ. 

Это раз.

Не сужу, не предъявляю права.

Это два.

Ветру – воля. И ключи забери.  

Это три.

А четыре – отпускаю без зла.

Поняла,

Что смогу и без тебя. И не ждать. 

Это пять.

Не обдумывать расчётливо месть. 

Это шесть.

Время лечит от всего –  насовсем.

Это семь.

Страх утраты

лёгким стал, словно дым.

И восьмым.

Не бывает никаких девяти.

Уходи.

 

 

 

 

Мне остаются одни наречья –

Только они выражают чувства.

Ты мне сказал, что ничто не вечно –

Стало тотчас же предельно пусто.

Я не люблю – я плююсь стихами.

Я не зову – я кричу и вою.

Боль моя странная не стихает,

Я не жива – но живу тобою.

 

Мне остаётся – смотреть и видеть,

Как умирают остатки света.

Я не могу тебя ненавидеть…

Я ненавижу тебя за это!

 

 

 

Вкрутую сварены,

под яркой скорлупой.

Осталась ночь до утра Воскресенья.

Толпа до церкви ленточкой живой,

«Христос воскресе»

в воздухе весеннем.

Пирог

под снежной шапкой с конфетти.

Рассвет восходом солнца душу лечит.

До церкви шаг, но боязно идти,

Грехи удерживают, сдавливая плечи.

«Воистину», – ответствую друзьям,

Завидуя их лёгкости в общенье.

Дай Бог, когда-нибудь приду и я

Под благостные своды к очищенью.

 

 

 

 

Расчесала волосы пшеницы

И вдохнула трели соловья,

Светлых слёз прозрачную водицу 

Испила из звонкого ручья,

 

Мне рябина о судьбе шептала,

Научил упрямству муравей,

Я малину в губы целовала –

Как же сладко целоваться с ней!

 

Голубики собрала улыбки,

А когда вошла в сырые мхи,

Родила и в золотую зыбку

Уложила первые стихи.

 

 

 

 

 

 

Поздний вечер. Бабочка ночная

бьётся, бьётся крыльями в окно.

Будто бы открыть ей умоляет,

будто ей так зябко и темно!

 

Я открыла – в дом впорхнула резво,

гостьей, опоздавшею слегка…

Шорох крыльев воздух мягко резал,

словно дуновенье ветерка. 

 

В танце возле лампы покружилась…

Может, просто грелась у огня?

А потом приблизиться решилась,

закружилась около меня.

 

Что она поведать мне стремится?

Из каких спешила дальних мест?

Бабочка вспорхнула – и в божницу.

Бабушкин под образами крест,

 

крылышки сложив, поцеловала…

И в тиши танцующих теней

поняла я: бабочку прислала

бабушка. Чтоб помнили о ней.

 

 

 

 

Готовлю паэлью, читаю Коэльо, 

Аромалампада висит над постелью, 

И маленький принц

нарисован пастелью, – 

Реклама о пользе детей и растений. 

 

Сабо и бандана –

привет из Вьетнама, 

На майке клеймо:

«Welcome to Alabama», 

(Хотя и не знамо,

где Волга, где Кама), –

Танцую среднесибирскую мамбу. 

 

Австралия кажется за горизонтом, 

Спасибо китайцам

за сломанный зонтик. 

Мой милый Тристан,

я – всего лишь Изольда 

Из провинциального мезозоя. 

 

Потёртые джинсы

из хлопковой ваты –

Вечернее и повседневное платье. 

Смотрю сериалы, 

и хочется плакать 

От горького лука 

и Лунной сонаты.