Андрей Нитченко
***
Как современники не нравятся друг другу,
печально как глядят на поколенье,
друг друга с отвращением читая.
И Блок мертвец, и Пушкин исписался,
и Мандельштам – рифмующий филолог,
Цветаева – агент НКВД.
Какое счастье – мы вполне свободны,
свободны, справедливы,
объективны,
внимательны, спокойны, дружелюбны,
правдивы, независтливы, беззлобны,
скромны, находчивы, бесстрашны, чутки,
тактичны, незлопамятны, открыты,
неголословны, осведомлены,
не нервны, неревнивы, безопасны,
вообще безотносительно безгрешны,
точны и проницательны – чудесны –
так адекватны, что немного страшно,
легки, верны друг другу, неподкупны,
всё понимаем, всем живём, всё видим.
Какое счастье! Господи прости.
Инга Карабинская
***
Но пока февраль июля не стал теплей,
Кто-то сверху жмёт рассеянно на «ре-плей»,
Чтобы снова та же музыка прозвучала.
И надеясь: оркестр справится как-нибудь,
Дирижёр мечтает выпить и отдохнуть –
Завтра всё-таки целый мир начинать сначала.
Он падал
Он падал весь день. Он бежал, спотыкаясь, – и падал
И мир, выцветая по ноте, бледнел звукорядом,
На скорую руку латая прорехи за ним.
И город немел, становясь чередой пантомим,
И медленно глох, распадаясь на жесты и взгляды.
Он падал – и встречный, куда и откуда б он не был,
Теряя сознанье, тонул в опрокинутом небе,
И, выдоху кратный, запаздывал медленный вдох.
Темнело и глуше стучало на стыке эпох,
И плыл за окном фонаря стеариновый стебель.
Он падал, как должно – смелей, торопливей и чаще,
И всё, как в угоду ему, становилось парящим,
И время меняло местами минуту и век,
Пока из распахнутой вечности сыпался снег.
И мир, просыпаясь, себя узнавал в настоящем.
***
Там, где небо с овчинку, где белых ночей
Не увидишь за чёрными днями;
Где в дремучей чащобе хрустальный ручей
Задушили гнилыми корнями;
Там, где дым без огня и огонь без тепла,
И несчастье стучится к несчастью,
Не считая потерь, всё сжигают дотла
Заплатившие целым за части;
Где надсадно, до срыва болит темнота
Между пальцев, сплетённых до хруста;
Где и вместе, и врозь – и не то, и не так,
Как на ложе злодея Прокруста.
Алексей Засыпкин
Домой
Как в молочной каше капля завелась
Приторного крепкого сиропа,
Северное солнце – воспалённый глаз
Снежного циклопа.
Мертвенное, медленное забытьё
В вязком, полуслышном, тяжком вздоре,
Ватное, безветренное и – моё,
Чем бы ни зашторил.
Редкие тени ждут, проступая в дыме.
Сдобные матери, жилистые отцы,
Вмёрзшие в лёд, улыбчивые, седые.
Старый уютный Коцит…
Каждый раз по-новому не плачется.
Сонный стук, еловая идиллия.
Так поспешно Дант суровый прячется
За плечо Вергилия.
Анна Чалышева
***
Горькая правда способна прожечь нутро:
Мир – это жизнь, отразившаяся в витринах.
Демоны все разъезжают на лимузинах –
Ангелы просят милостыню в метро.
Злая насмешка, иль порча в конце концов –
Что же всё это такое, скажи на милость?
Кто-то ехидно заметит, что справедливость,
Я же, пожалуй, скажу, что плевок в лицо.
Пусть настоящим будет в финале яд!
Эй, почему вы так злобно смеётесь в зале?
Как, вам опять ничегошеньки не сказали?!
Впрочем, конечно. Об этом – не говорят
Мария Размыслова
Воспоминание
Ты узнаешь городок этот послевоенный?
Май. Озорница-черёмуха лезет в окно.
Дробью – звонок. С ним вливается в школьные стены
Голос Марлен, неразлучный с немецким кино.
Вновь, с саксофоном не сладив, хрипит радиола.
Туфли беспечных подружек мелькают легко…
Как этот танец далёк ещё от рок-н-ролла,
Что рок-н-ролл! – и до твиста ему далеко…
Мальчик, взращённый на «хэви», – тебе ли понять их
В эру неистовых ритмов и яростных нот?
Кто нам они – эти ангелы в ситцевых платьях?
Просто девчонки танцуют трофейный фокстрот.
Новое время скупо на счастливые шансы.
Музыка вряд ли сорвёт с нас остатки оков.
Встань же, вглядись – может, в этом бесхитростном танце
Кроются все рок-н-роллы грядущих веков…
Ольга Авдеева
Яблоки
Осень на Чистых Прудах. Темнеет. С жёлтых лип слетают листья и уходят под воду, но только чуть-чуть, и покачиваются там, зависнув меж двумя мирами – водяным и воздушным. Утки подплывают так близко, что даже в сумерках видны крапинки на жёлтых клювах. Жаль, что у меня с собой нет булки.
Я жду Катьку, нам – к ней на ночёвку в город Королев. Оглушаю себя осенью – шуршу опавшими листьями и не слышу, как подходит подруга. Мы обе в красном – у меня пальто, у нее куртка. Такие яркие – нам не раствориться в этом мире, даже если мы будем плавать, как листья в пруду.
Мы прыгаем в метро и летим, летим, летим… по эскалатору, ломая ноги, на переходе, лавируя между другими летящими.
На Ярославском три минуты до электрички. И мы снова бежим. С Катькой всё время приходится бегать, поэтому она подарила мне свои прошлогодние сапоги – без каблуков. На шпильках я за ней просто не успею.
– Кааатяяя! Я прыгаю! Сейчас уедет!
– Не уедет! Ещё два вагона! Бежим! Беги!
В электричке бежать некуда. Я передыхаю и в тамбуре сквозь стёкла в дверях смотрю, как мы медленно и степенно подъезжаем к Лосиному Острову. Там пахнет яблоками и дубовыми листьями. Здесь пахнет пивом и чужими людьми. Нам смешно. В электричке нам все время смешно. Этой осенью у меня дикий, дурацкий, нелепый откат в шестнадцатилетие, и я ничего не могу с этим поделать. Ничего и не делаю – ржу. Припадок. Мы проезжаем Мытищи. Нам – до Подлипок Дачных, значит, выходить на следующей.
В Королёве опять бежим – от перрона по переходу. Я смотрю на Катькины ноги – поспеть бы! Вижу, как падают яблоки. У какой-то тётки, торгующей в переходе, из опрокинутого ведёрка падают яблоки и медленно катятся под ноги прохожим. Кажется, что весь мир только и делает, что продает и покупает яблоки. Яблоки, вытесняя всё на свете, не справились только с опавшими листьями. Я перепрыгиваю и бегу вперёд – там свет в конце тоннеля. Взлетаем наверх, и там тоже – торгуют яблоками.
Катька останавливается:
– Яблок хочу, надо купить! И протягивает руку к
пакету.
– Почём у вас?
– По 45.
– Давайте.
Я толкаю её в бок:
– Не бери! В переходе дешевле!
Катька разворачивается и летит назад в переход, через две ступеньки, высоко подкидывая свои длинные ноги в джинсах цвета индиго. Вслед нам слышно отчаянное: «Ой, девочки, не гонитесь за дешевизной!»
Катка отвечает, уже откуда-то из-под земли: «За чем же ещё гнаться-то, как не за дешевизной?»
Я тоже бегу по ступенькам. Мне снова смешно, и я отстаю. Я помню, как рассыпались яблоки, но не помню, где именно. Мы их найдём. Там ещё были синие цветы – букеты в целлофановых обёртках.
Я потеряла Катьку из виду, но она уже откуда-то слева, из-за колонны, истошно орёт: «Нашлаааааа!»
Я бегу на голос – точно! Цветы и яблоки.
И тут же сразу две бабушки протягивают нам букеты с синенькими цветочками.
– Девочки, дарите цветы!
Я, изумленно: кому дарить то??
– Себе, себе дарите!
– Нет, мы ещё до такого не докатились – сами себе дарить! Спасибо!
Катька рассматривает мешочки с яблоками – выбирает пожелтее. Бабушки всё ещё протягивают букеты. Мне смешно – я представила, как мы с Катькой покупаем цветы и дарим – каждая сама себе. Бабушки явно сбрендили. Всё-таки осенью тяжело быть в норме.
– Эх, девочки, любить себя надо, любить. И иногда дарить себе цветы.
Я ещё обдумываю – как это, себе дарить?? А Катька уже расплатилась, схватила пакет с яблоками и понеслась на выход – снова к свету, только с другой стороны. Блин, Забавная штука… Свет есть с обеих сторон тоннеля, поэтому в нём не может быть полной, глухой, безнадёжной темноты.
Почему поставили обложку первого номера??!! Второй номер гораздо интереснее, в том числе и полиграфически. Обложка сделана художником Юрием Лисовским.
Презентация альманах пройдет 3 октября в Литературном музее И.А. Куратова в 17.00